ГОМЕР, ЖЕНЩИНЫ И ВОЙНЫ

ГОМЕР, ЖЕНЩИНЫ И ВОЙНЫ

Действующие лица:

Филипп – македонский царь Филипп II (IV в. до н.э.).

Аристотель – учёный и философ, наставник Александра, сына Филиппа.

Филипп прибыл в Миэзу*, чтобы проведать Александра, который под присмотром Аристотеля уже полгода учился здесь наукам. После обмена приветствиями и расспросов о здоровье наставник подробнейшим образом поведал отцу об успехах сына, а в завершении, чтобы сделать ему приятное, сообщил:

- Александр хорошо усваивает греческую литературу, восхищается «Илиадой», читает на память целые главы и восторгается Ахиллом.

Царь неожиданно скривил гримасу:

- Моя супруга внушила сыну, что Ахилл – предок эпирских царей, откуда сама родом. Вот Александр и хочет быть похожим на этого бешеного мирмидонянина*. – Голос Филиппа зазвучал строго. – Александр, как наследник, обязан почитать моего предка Геракла, древнейшего в роду македонских царей. Не зря же греки предпочитают восхищаться подвигами этого героя, а не буйствами Ахилла.

Лицо Филиппа заметно покрывалось пятнами гневливости. Причиной тому было, видимо, дурное настроение, занимавшее его до появления в Миезе.

- Аристо, если речь зашла об «Илиаде», хочу напомнить тебе, что войны между греками и Троей могло не быть. – Филипп сделал паузу, поглядывая на Аристотеля. – Если бы не Елена из Спарты. И вообще, женщины были и будут причинами раздоров между мужчинами, многих войн, заговоров и прочих губительных для народов потрясений!

Заметив в глазах Аристотеля недоумение, пояснил с охотой:

- Взять, хотя бы, недавнюю войну союзных греческих городов с Фокидой. Греки обвинили фокидян в нарушении священного Дельфийского договора, а на самом деле всё началось из-за того, что фокидянин похитил знатную замужнюю женщину – фивянку Феано, влюблённую в него! Оскорблённая честь мужа сыграла на руку политикам из Фив. И причиной десятилетней «Криссейской войны» между греками было похищение криссеянами аргосских паломниц, возвращавшихся из священных Дельф.

Аристотель, заметив воинственное настроение царя, не стал возражать, хотя обычно не оставался равнодушным, когда замечал вольное обращение с историческими фактами. Сейчас он даже поддержал собеседника:

- Твои доводы, царь, кажутся мне убедительными. Из-за женщин случалось много несчастий. Геракл погиб в мучениях по вине Иолы*. У царя афинян Тесея после женитьбы на Федре* погиб по её вине сын Ипполит. Фемисто убила собственных детей из ревности к мужу. Была ещё Кассандра, из-за которой погиб Агамемнон. Египет покорился Персии тоже по вине женщины.

Филипп поднял брови, показав готовность выслушать эту историю.

- Да, это так! Однажды персидский царь Камбиз, прослышавший, что египтянки в постели искуснее всех женщин, послал евнуха к царю Амасису в Египет, просить в жены одну из его дочерей. Но Амасис, опасаясь, что дочери уготована судьба наложницы в гареме Камбиза, передал Нитетиду – дочь казнённого им царя Априя, объявив её собственной дочерью. Не ведая подлога, Камбиз был в восторге от прелестей Нитетиды, а она из желания отомстить Амасису открылась персидскому царю. Разгневанный Камбиз пошел войной на Египет, покорил его и жестоко расправился с царём Амасисом.

Рассказ Аристотеля отвлек Филиппа от плохого настроения, сложившегося в последнее время от общения с Олимпиадой. Супруга становилась невыносимой из-за требований внимания к себе, как к царице и матери царского наследника. Филипп понимал, что прежней любви или хотя бы привязанности к супруге уже не будет. Подумывал о разводе, но для этого нужно присматривать достойную невесту. А это дело непростое, хлопотливое и ответственное, если учесть, что Александр уже почти взрослый – будет защищать мать, и злиться на отца.

Филипп отогнал неприятные мысли и, возвращаясь к затронутой теме, спросил с ухмылкой:

- Аристо, ты на самом деле доверяешь всему, что написал Гомер?

- Готов заявить, царь, что у меня не было повода отрекаться него, как от великого поэта Эллады.

- В таком случае, ты думаешь, будто ахейцы завоевали Трою в той войне.

- Царь, мне кажется, что такой факт греками не обсуждается. – Аристотель не мог понять, куда клонит Филипп.

- А я хочу тебе открыть истину, которая может не понравиться Греции. – Филипп многозначительно посмотрел на Аристотеля. – Я тебя удивлю, но Гомер своими поэмами ввёл в заблуждение доверчивых греков, и тебя тоже. На самом деле всё, о чём он написал, было иначе, или совсем не происходило! – Царь говорил жёстко, словно рубил от плеча. – Аристо, ты не будешь отрицать, что слепой Гомер был одним из тех рапсодов*, кто воспевал героические деяния древних греков на пирах?

Аристотель согласно кивнул.

- Нет? Вот и хорошо! А знаешь ли ты, откуда рапсоды брали песни, рассказывающие о событиях, происходивших в очень давние времена? Отвечу – из древних сказаний бродячих аэдов. Рапсоды странствовали из города в город, их приглашали в богатые дома на пиршественные застолья, где они исполняли эпические песни, приятные для слуха хозяев. По разным причинам, вольно или невольно, многие истории, первоначально сочинённые в «Илиаде» и «Странствиях Одиссея», в угоду одних слушателей выбрасывались, а в других случаях присочинялись, дополнялись или изменялись. А после того, как Писистрат* позаботился отредактировать в письменном виде «Илиаду» и «Странствия Одиссея», греки приняли эти тексты за правду. Вот и на Писистрата до сих пор говорят, что он «вымарал» несколько глав против истины, но в пользу греков. И всё потому, что греки падки до славы — даже когда она дурная!

В последние слова Филипп вложил немало сарказма, радуясь возможности, высказать собеседнику, невольному представителю всей греческой нации. И хотя такой ход мыслей, идущий вразрез с тысячелетним представлением о Троянской войне, Аристотеля не устраивал, он опять проявил терпение. Решил выслушать до конца оригинальную версию македонского царя.

И всё-таки убеждённость, с какой Филипп излагал своё предположение относительно Гомера, давала плоды. По ходу странного, на первый взгляд, разговора, Аристотель, если не засомневался, так задумался…

Во-первых, он только сейчас понял, почему лучшие афинские политики вроде Демосфена уступают македонскому царю в дипломатических сражениях: ожесточённый натиск, психологическое давление на разум противника – вот главные преимущества Филиппа-политика. Во-вторых, не соглашаться с аргументами царя Филиппа достаточных оснований у него не было, поскольку Гомер действительно был одним из представителей древнейшей профессии бродячих певцов, носителей языка греческих легенд и мифов, передаваемых из уст в уста. Поколения аэдов выработали особый поэтический язык, гекзаметр, богатый старинными словами и оборотами, с готовыми выражениями для описания часто повторяющихся действий. Они часами, сменяя друг друга, выступали перед разными категориями слушателей – воинами или мирными гражданами, богатыми или бедными, жителями городов или сельских поселений. Поэтому, по обстановке, из текстов могли удаляться некоторые истории, сюжеты, деталировка вооружения или длинные описания сражений, повторяющиеся действия или погодные условия. В других случаях, в основные первичные тексты добавлялись новые, из «домашних заготовок», более подходящие слушателям ко времени и месту изложения. Осознавая это, Аристотель почти уже признавал победу за Филиппом – возможно, всё происходило именно таким образом…

Слова царя сотрясали воображение наставника:

- Гомер пытается нас убедить, что молодую жену царя Спарты Елену обольстил и похитил Парис, сын троянского царя Приама. И вот, после этого развернулись трагические события, проявившиеся в войне между греками троянцами. – Филипп комично развёл руками. – Аристо, друг мой, разве я должен верить тому, что какому-то чужеземцу удалось соблазнить замужнюю гречанку, спартанскую царицу? Разве можно себе представить, чтобы ему удалось похитить царицу из дворца, охраняемого надёжной охраной, при муже, храбром воителе Менелае и её родных братьях? Вот о чём Гомер не подумал, Аристо! А потом, почему троянцы, увидев у своих стен бесчисленное войско греков, как утверждает поэт, не выдали чужую жену, а предпочли долгую и погибельную для себя войну? Вот на какие вопросы нужно отвечать грекам, прежде чем верить на слово Гомеру!

Филипп уже почти кричал в лицо собеседнику:

- Ладно, пусть Гомер во всём обвиняет Париса, утверждает, что только из любви к царевичу троянцы терпели осаду. Но тогда почему после его гибели они не выдали Елену врагам, наносившим столь огромный урон их царству? Они же знали, что война сразу прекратится! Нет, Гомер говорит, что Елена стала женой Деифоба, брата Париса, чем окончательно обрекла всех жителей Трои на страдания и погибель. Почему поколения греков верят тому, что троянцы предпочли умереть вместо того, чтобы передать законному супругу его украденную жену? А я, в отличие от них, не хочу верить!

Аристотель решил, что в странном споре пора брать инициативу на себя:

- Я так понимаю, царь, что, отвергая греческую историю в изложении Гомера, у тебя имеется своё видение Троянской войны. Или войны не было? В таком случае, поделись со мной.

- Охотно, Аристо, скажу о том, что давно меня беспокоит. Я предполагаю, что похищения Парисом замужней спартанской царицы не было. Но была Елена, дочь царя, на выданье, и по этой причине в Спарту со всей Греции съехались женихи, свататься. Из всех кандидатов её родители предпочли Париса, сына Приама, царя богатейшей Трои. Вот и увёз Парис невесту домой, с благословения своих и её родителей, как законную невесту и жену. – Филипп торжествующе глянул на Аристотеля. – Ну, как тебе мой эпос?

Аристотель, пожав плечами, не ответил, но Филипп успел заметить в его глазах некоторую растерянность.

– Только так можно объяснить появление Елены в Трое, – продолжал Филипп. – А женихи, скорее всего, бедные вожди и царьки, оскорбились и решили сообща наказать счастливчика Париса, тем более, чужака: погрузились на корабли и отбыли вдогонку. Но такой ход событий разве устроит уважающего себя поэта? Гомер взялся за совершенно другой сюжет, предполагающий героические подвиги греков. Он сообщает, что к стенам Трои приплыли большое количество греческих кораблей с огромным войском. Но если бы дело обстояло именно так, грекам удалось бы быстро овладеть Троей, а осада города длилась десять лет! Почему?

Аристотель, не выдержав натиска Филиппа, возмутился:

- Но греки всё это время действительно осаждали стены Трои, были сражения героев, о чём упоминает Гомер.

- О, нет! – возмутился Филипп. – На боевые действия, которые происходят при осадах городов, мало похоже. А произошло следующее: когда греки увидели перед собой неприступные стены Трои, они поняли, что им никогда не овладеть городом. Поэтому опустились до разбойных нападений на прибрежные города, оставшиеся без защиты Трои, грабили и убивали жителей – обычное на войне дело. Вспомни, Аристо, как Ахилл бахвалится: «Я кораблями двенадцать градов разорил многолюдных, Пеший одиннадцать взял на троянской земле многоплодной…».

Царь перевёл дух, определяя, какое впечатление произвели его слова на Аристотеля, а тот воспользовался паузой:

- Греки, как только вступили на троянскую землю, потребовали от Приама выдачи Елены оскорблённому мужу! Это ли не доказательство того, что у греков был повод начать войну? Троянцы же отказали Менелаю!

- Как иначе? Должно же быть у греков оправдание за своё появление на земле Троянского царства? Нельзя верить тому, что за обиду одного спартанского царя остальным грекам была большая охота воевать, рисковать своими жизнями? Да они пальцем не шевельнут, если не видят своего интереса! А здесь интерес один – пограбить Трою. А троянцы, понимая, зачем пришли греки к ним, зная о неприступности своих стен, и ещё потому, что знали о богах, которые были на их стороне, отказались выдать Елену, законную жену царевича Париса. И только после этого началась война.

Доводы царя становились убедительнее в необычном изложении легендарной истории:

- Разве можно неразумно восхищаться Ахиллом, называть героем, если он убил безоружного царевича Троила, ещё мальчика, которого подстерег у ручья, куда тот безбоязненно вышел за водой?

Аристотель нехотя кивнул головой, соглашаясь.

- И ещё. Помнишь, Аристо, как Гомер описал успешный для троянцев бой: они оттеснили греков, и те в панике отошли к своим кораблям. Так, вероятно, и было, но это всё-таки полуправда! Правда в том, что греческое войско после десяти лет лишений у Трои сильно роптало на своих вождей, все устали воевать безрезультатно. Требовали пуститься в обратный путь. И тогда после этого боя все греки бесславно вернулись домой.

- Но Гомер так натурально изобразил поединки Менелая с Парисом, Аякса с Гектором. Не мог же он их придумать!

- Возможно, но схватку Патрокла, друга Ахилла, с Гектором он выдумал.

Филипп торжествующе смотрел на изумлённого Аристотеля, не ожидавшего подобного поворота в его размышлениях.

- Не удивляйся, Аристо, я докажу. Мы зря доверяемся Гомеру, когда он заявляет, что Патрокл в доспехах Ахилла храбро сражается, убивает нескольких троянских воинов, сходится с Гектором и погибает. Гектор снимает и уносит его доспехи, как бесценный трофей. Теперь слушай внимательно, друг мой – я буду сообщать только факты, а тебе судить, какое толкование убедительней. В тот день Гектор сражался не с Патроклом в доспехах своего друга, а с самим Ахиллом! Гектор убил именно Ахилла! Но такой невыгодный для героя конец грекам признавать обидно, и Гомер придумал иной сюжет: на следующий день после гибели любимого друга Патрокла Ахилл вызвал Гектора на бой и в мщении убивает его.

Филипп перевёл дух, после чего радостно известил:

- А теперь только факты. Ты знаешь, Аристо, что над могилами всех героев той войны насыпаны курганы, они стоят до сих пор недалеко от Трои. Тогда скажи мне, если Патрокл пал от рук Гектора, где его курган? Его нет, и не было, потому что его никто тогда не убивал. Он умер другой смертью в другом месте! Вот ещё пример: Гомер сказал, будто Гефест ковал для Ахилла новые доспехи и богиня Афина помогала Ахиллу убить Гектора, а вокруг сражающихся бились друг с другом боги: кто – за греков, кто – за троянцев. Разве можно себе представить такое сражение богов и людей? Невозможно!

Филипп удовлетворённо хмыкнул и умолк, считая себя победителем. Но наступило только перемирие, поскольку Аристотель вновь встал на защиту поэта:

- В таком случае, какое объяснение можешь ты дать тому огромному предмету, названному Гомером «деревянным конём»?

- Я думал об этом и нашёл ответ. Как я сказал, Ахилл погиб, сраженный Гектором. Без него у греков дела пошли совсем плохо, им пришлось просить у троянцев мира. Те согласились и обязали греков исполнить искупительную жертву в дар Афине Палладе – поставить на берегу деревянную статую коня, как знак несправедливой войны с их стороны. Таков оказался конец разорительной для обеих сторон десятилетней осады Трои. Греки с позором отплывают в Грецию, каждый – к своему дому.

- А Одиссей со своими воинами! – не сдавал позиций Аристотель. – Они сидели внутри «коня», чтобы ночью выйти и открыть городские ворота для греческого войска.

- Э, нет, и ещё раз нет! – категорично возразил Филипп. – Грекам выгоден этот героический эпизод, чтобы не было стыдно возвращаться на родину, ни с чем. Согласись, друг Аристо, Гомеру нужно было придумать такой хороший конец, чтобы греки долго ещё превозносили своих предков перед другими народами.

***

Когда царь ушёл, в хорошем настроении, довольный собой, Аристотель долго ещё находился в странном состоянии. Он не чувствовал себя побеждённым, потому что не хотел соглашаться с доводами царя Филиппа. Но в разговоре между ними светлый гений Гомера показался немного запятнанным, хотя осознание того, что поэма большей частью выдумка, которая красивее и интереснее исторической правды, уже не оставляла его. Возможно, Филипп прав, когда говорил, что Троя не была завоевана и разграблена, хотя бы потому, что греки действительно спешно покидали берег Трои – в ненастную пору года, когда обычно в плавание, по-хорошему, не отправляется ни один мореход. Причём корабли отплывают не все вместе, как прежде, а порознь, – а так бывает после большого поражения и крупных раздоров между бывшими единомышленниками…

В таком случае, что ждало греческих воинов на родине после бесславного возвращения? Кроме позора и смертей – ничего! И действительно, Агамемнон погиб от руки собственной супруги, и те, кто вернулись с ним из Трои, тоже были убиты на пире в Микенах. Менелай на обратном пути надолго задержался в Египте, а у Одиссея женихи его супруги Пенелопы разграбили все имущество. Разве так встречают греки своих героев-победителей, разорителей могущественной Трои?

И наконец, судьба Трои, по словам Гомера, «павшей перед греками, ими сожжённая»? Греческая история не будет отрицать, что троянец Эней с товарищами завоевывает Италию: римляне потом будут считать его своим предком, и что Рим основан выходцами из «побеждённой греками» Трои! Другой троянец, Гелен, в дальнейшем захватил богатый Эпир, а Антенор — Венецию в Южной Италии. В Италии появились города, основанные, по преданию, выходцами из героической Трои. Судя по этим достоверно историческим фактам, троянцы совсем не похожи на людей, побежденных греками! Вот и думай теперь, Аристотель, что говорить своему воспитаннику Александру о Трое и, особенно, о его любимом герое Ахилле?

Хотя, лучше не тревожить сейчас подростка сомнениями своего отца! Пусть он продолжает верить Гомеру, как поступали до него все законопослушные греки…

Пояснения к тексту:

Миэза – небольшой городок недалеко от столицы древней Македонии Пеллы. В Миезе располагалось одно из царских имений, где Аристотель обучал наукам сына царя Александра.

Мирмидонянин – представитель ахейского племени в Фессалии, где, по Гомеру, властвовал Ахилл.

Рапсоды – «сшиватели песен» или «певцы с жезлом в руке») — профессиональные исполнители эпических поэм; странствующие певцы, декламировавшие поэмы с жезлом в руке…

Иола – дочь царя Эврита, возлюбленная Геракла. Жена Геракла Деянира, боясь, что Иола займёт её место, по коварному совету кентавра Несса, послала Гераклу отравленный хитон. Умирая в страшных муках, Геракл обручил Иолу со своим сыном Гиллом.

Федра – дочь Миноса, младшая сестра Ариадны. Тесей вступил с ней в брак, находясь в преклонных уже летах.

Писистрат – афинский тиран (VI в. н.э. ). Покровительствуя культуре, Писистрат поручил записать все устные поэмы Гомера в том виде, в каком они сохранились для последующих поколений.

ИСТОЧНИК